Анализ письма обломова к ольге ильинской. Текст

Письмо Обломова к Ольге Ильинской: текст эпизода (отрывок, фрагмент)

(из главы X части 2)

«Да… нет, я лучше напишу к ней, – сказал он сам себе, – а то дико покажется ей, что я вдруг пропал. Объяснение необходимо». Он сел к столу и начал писать быстро, с жаром, с лихорадочной поспешностью, не так, как в начале мая писал к домовому хозяину. Ни разу не произошло близкой и неприятной встречи двух которых и двух что. «Вам странно, Ольга Сергеевна (писал он), вместо меня самого получить это письмо, когда мы так часто видимся. Прочитайте до конца, и вы увидите, что мне иначе поступить нельзя. Надо было бы начать с этого письма: тогда мы оба избавились бы многих упреков совести впереди; но и теперь не поздно. Мы полюбили друг друга так внезапно, так быстро, как будто оба вдруг сделались больны , и это мне мешало очнуться ранее. Притом, глядя на вас, слушая вас по целым часам, кто бы добровольно захотел принимать на себя тяжелую обязанность отрезвляться от очарования ? Где напасешься на каждый миг оглядки и силы воли, чтоб остановиться у всякой покатости и не увлечься по ее склону? И я всякий день думал: „Дальше не увлекусь, я остановлюсь: от меня зависит“, – и увлекся, и теперь настает борьба, в которой требую вашей помощи. Я только сегодня, в эту ночь, понял, как быстро скользят ноги мои: вчера только удалось мне заглянуть поглубже в пропасть, куда я падаю, и я решился остановиться . Я говорю только о себе – не из эгоизма, а потому, что, когда я буду лежать на дне этой пропасти, вы всё будете, как чистый ангел, летать высоко, и не знаю, захотите ли бросить в нее взгляд. Послушайте, без всяких намеков, скажу прямо и просто: вы меня не любите и не можете любить . Послушайтесь моей опытности и поверьте безусловно. Ведь мое сердце начало биться давно: положим, билось фальшиво, невпопад, но это самое научило меня различать его правильное биение от случайного. Вам нельзя, а мне можно и должно знать, где истина, где заблуждение, и на мне лежит обязанность предостеречь того , кто еще не успел узнать этого. И вот я предостерегаю вас: вы в заблуждении, оглянитесь!

Пока между нами любовь появилась в виде легкого, улыбающегося видения, пока она звучала в Casta diva, носилась в запахе сиреневой ветки, в невысказанном участии, в стыдливом взгляде, я не доверял ей, принимая ее за игру воображения и шепот самолюбия. Но шалости прошли; я стал болен любовью , почувствовал симптомы страсти; вы стали задумчивы, серьезны; отдали мне ваши досуги; у вас заговорили нервы; вы начали волноваться, и тогда, то есть теперь только, я испугался и почувствовал, что на меня падает обязанность остановиться и сказать, что это такое. Я сказал вам, что люблю вас, вы ответили тем же – слышите ли, какой диссонанс звучит в этом? Не слышите? Так услышите позже, когда я уже буду в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в мое существование: можно ли вам любить меня, любите ли вы меня ? «Люблю, люблю, люблю!» – сказали вы вчера. «Нет, нет, нет!» – твердо отвечаю я. Вы не любите меня, но вы не лжете – спешу прибавить – не обманываете меня; вы не можете сказать да, когда в вас говорит нет. Я только хочу доказать вам, что ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая ; это только бессознательная потребность любить , которая за недостатком настоящей пищи, за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим светом, высказывается иногда у женщин в ласках к ребенку, к другой женщине, даже просто в слезах или в истерических припадках. Мне с самого начала следовало бы строго сказать вам: «Вы ошиблись, перед вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали . Погодите, он придет , и тогда вы очнетесь; вам будет досадно и стыдно за свою ошибку , а мне эта досада и стыд сделают боль», – вот что следовало бы мне сказать вам, если б я от природы был попрозорливее умом и пободрее душой, если б, наконец, был искреннее… Я и говорил, но, помните, как: с боязнью, чтоб вы не поверили, чтоб этого не случилось; я вперед говорил все, что могут потом сказать другие, чтоб приготовить вас не слушать и не верить, а сам торопился видеться с вами и думал: «Когда‑то еще другой придет, я пока счастлив». Вот она, логика увлечения и страстей. Теперь уже я думаю иначе. А что будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться – сделается не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)? Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет мне. Я и теперь без ужаса не могу подумать об этом. Если б вы были опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то… Зачем же я пишу? Зачем не пришел прямо сказать сам, что желание видеться с вами растет с каждым днем, а видеться не следует? Сказать это вам в лицо – достанет ли духу, сами посудите! Иногда я и хочу сказать что‑то похожее на это, а говорю совсем другое. Может быть, на лице вашем выразилась бы печаль (если правда, что вам нескучно было со мной), или вы, не поняв моих добрых намерений, оскорбились бы: ни того, ни другого я не перенесу, заговорю опять не то, и честные намерения разлетятся в прах и кончатся уговором видеться на другой день. Теперь, без вас, совсем не то: ваших кротких глаз, доброго, хорошенького личика нет передо мной; бумага терпит и молчит, и я пишу покойно (лгу): мы не увидимся больше (не лгу). Другой бы прибавил: пишу и обливаюсь слезами, но я не рисуюсь перед вами, не драпируюсь в свою печаль, потому что не хочу усиливать боль, растравлять сожаление, грусть. Вся эта драпировка скрывает обыкновенно умысел глубже пустить корни на почве чувства, а я хочу истребить и в вас и в себе семена его. Да и плакать пристало или соблазнителям, которые ищут уловить фразами неосторожное самолюбие женщин, или томным мечтателям. Я говорю это, прощаясь, как прощаются с добрым другом, отпуская его в далекий путь . Недели чрез три, чрез месяц было бы поздно, трудно: любовь делает неимоверные успехи, это душевный антонов огонь. И теперь я уже ни на что не похож, не считаю часы и минуты, не знаю восхождения и захождения солнца, а считаю: видел – не видал, увижу – не увижу, приходила – не пришла, придет… Все это к лицу молодости, которая легко переносит и приятные и неприятные волнения; а мне к лицу покой, хотя скучный, сонный, но он знаком мне; а с бурями я не управлюсь . Многие бы удивились моему поступку: отчего бежит? скажут; другие будут смеяться надо мной: пожалуй, я и на то решаюсь. Уже если я решаюсь не видаться с вами, значит, на все решаюсь. В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной любви. Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой , так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!» Обломов с одушевлением писал; перо летало по страницам. Глаза сияли, щеки горели. Письмо вышло длинно, как все любовные письма: любовники страх как болтливы. «Странно! Мне уж не скучно, не тяжело ! – думал он. – Я почти счастлив… Отчего это? Должно быть, оттого, что я сбыл груз души в письмо». Он перечитал письмо, сложил и запечатал.»

Причиной написания письма для Обломова стали слова Ольги, которые она сказала ему. После её признания в любви, он долго размышляет об этих словах. Обломов стоит перед зеркалом, разглядывает себя и говорит, что Ольга не права, что она не любит его. Он считает, что Ольга ошибается, говоря, что любит Обломова.

"Этаких не любят" - говорит он.

Обломов считает, что он больше не должен видеться с Ольгой, поэтому решает написать ей письмо.

Я считаю, что встреча с Ольгой очень изменила Обломова, он стал более подвижным, сам, иногда не замечая этого. Ему уже не лень встать с дивана, пошевелиться, чтобы написать свои мысли ей. По признанию самого Обломова, последний раз он так спешил написать письмо, писал его с таким жаром и лихорадочной поспешностью, к домовому хозяину. В своём письме Обломов задаёт вопрос: “Зачем же я пишу?”, но до конца так и не отвечает на него. Может быть, в Обломове проснулось чувство вины, если раньше он “спал” и ему было всё равно, что переживают из-за него другие, то теперь он беспокоится о внутреннем мире Ольги. Он решает для себя, что Ольга не может его любить, что–то внутренне говорит ему, что он её не достоин, что Ольга не будет счастлива с ним.

В своём письме обломов по-настоящему откровенен, он не прибегает к излишествам, украшательствам, а просто излагает свои мысли, но всегда дополняет сказанное чем-то вроде “перевода”, т.е. он постоянно заботиться о том, чтобы Ольга правильно поняла его мысли. Читая письмо, можно заметить, что Обломов писал очень большими, распространёнными предложениями, это даёт более полное представление о том, в каком состоянии он был в это время. Видимо, написание письма так увлекло Обломова, что он старался написать, как можно было больше, но без повторов.

Обломов, который пишет письмо, совсем не похож на того Обломова, который присутствует в остальных эпизодах, он становится человеком, перестаёт быть существом, которого ничего не трогает.

Обломов говорит о том, что любовь Ольги – это лишь её потребность в любви, а не искренность, это не искреннее чувство.

Лишь в письме Обломов по-настоящему раскрывается как добрый, заботливый человек, человек благодушный, добросердечный. Это изменение во внутреннем мире героя очень заметно на фоне предыдущих глав.

Благодаря письму, мы более глубоко понимает проблему Обломова, если раньше он казался просто ленивым, бездушным и не заботящимся ни о чём человеком, то теперь мы видим в нём и любовь, и милость, и добросердечие, т.е. те черты характера, которыми, как казалось, он не обладает.

После написания письма, Обломов сам признаётся, что ему стало легче на душе, что он сбросил страшный груз.

“Я почти счастлив… Отчего это? Должно быть, от того, что я сбыл груз души в письмо”.

Письмо Обломова к Ольге важно для раскрытия образа главного героя романа И. А. Гончарова «Обломов». В нем показываются опасения Обломова по поводу будущего его отношений с Ильинской.

Причины написания письма

Обломов задумывается о том, что отношения с Ольгой обречены на трагичный финал, поэтому он решает объясниться с ней. Герой отмечает, почему он выбрал форму письма: лично он бы не осмелился сказать все те слова, что Обломов пишет в письме Ольге.

Желая предупредить Ильинскую о возможных последствиях их внезапной страсти, Обломов подсознательно чувствует и другую причину расставания: он не готов променять свой покой на пышные вечера и каждодневные прогулки, которые любит Ольга. Главный герой осознает, что с любовными бурями он не в состоянии справиться, что ему по душе «скучный, сонный» покой. У возлюбленных слишком разные образы жизни, и Обломову будет трудно изменить свой характер. Главный герой уверен, что, когда Ольга узнает его настоящего, она будет жалеть о данных отношениях.

Анализ того, что Обломов написал Ольге, помогает раскрыть чувства главного героя, продемонстрировать его тонкую душевную организацию.

Обломов пишет о том, что у него не было выбора поступить по-другому, что данное письмо - необходимость. Любовь к Ильинской Обломов сравнивает с падением в пропасть, в которую он сначала только заглянул. Ольга, полюбил его так быстро и так внезапно, что, по мнению главного героя, не может быть правдой. Обломов считает, что и он, и она уже слишком увлеклись друг другом, поэтому через три недели или месяц будет сложнее расставаться, а расставание неизбежно. Главный герой уверен, что Ольга не может любить его, что когда он будет лежать на дне пропасти, то она продолжит свою жизнь наверху, подобно ангелу. Обломов считает своей обязанностью предупредить Ольгу о заблуждении и попросить ее оглянуться на то, как развивались их отношения. Илья Ильич не сомневается в то, что его возлюбленная говорит правду, однако он утверждает, что слово «люблю», произнесенное Ольгой, - вовсе не любовь.

В конце письма Обломов прощается с Ильинской, называя ее ангелом. Он благодарит ее за счастливый эпизод жизни, а также говорит о том, что их отношения станут для Ольги руководством в будущей любви.

Последствия

Написав «с одушевлением» письмо, Обломов чувствует душевное спокойствие: он смог в письмо «сбыть груз души». Почувствовав, что он почти счастлив, Обломов просит Захара передать человеку Ольги письмо. Однако вскоре начинает нервничать, так как письмо до сих пор находилось в доме Обломова.

Герой романа И.А. Гончарова «Обломов»- помещик Илья Ильич Обломов - традиционно продолжает галерею образов «лишних людей», открытую А.С. Пушкиным и М. Ю. Лермонтовым. Он не служит, избегает светского общества, ведет довольно скучную и бесцельную жизнь, лежа на диване и мечтая о будущем. Илья Ильич не видит смысла в какой-либо бурной деятельности, так как не считает ее проявлением подлинной сущности человека. Ему не нужна карьера чиновника, погрязшего в бумагах» он отрицает высший свет» в котором нет ни искренних чувств, ни свободной мысли,- там все фальшиво» лицемерно, затвержено наизусть. Но неожиданно Штольц» друг Обломова, знакомит его с Ольгой Ильинской - девушкой, представляющей собой исключение из правил. Она удивительно естественна, нежеманна, ее манеры искренни, а не заучены по правилам хорошего тона. Ольга не пользуется успехом в свете, так как одни ее считают слишком умной, другие- простоватой, оценил ее по-настоящему один лишь Штольц. И, познакомившись с нею этим же поражен Обломов. К тому же» Ольга талантлива- у нее замечательный голос. Услышав ее пение, Илья Ильич глубоко взволнован, он почувствовал в себе силы жить, он влюблен, и его чувства не остались без ответа Молодые люди теперь видятся ежедневно, многое обсуждают, и оказывается, что они по-разному понимают жизнь. Для Обломова жизнь невозможна без «живых радостей»- чувств, жизни души. Для Ольги жизнь- долг и любовь тоже долг, посланный свыше. Илья Ильич не может принять такую точку зрения, он понимает, что «нельзя жить, как хочется», но нести любовь как бремя, как тяжелую обязанность- это выше его сил. Измученный раздумьем и сомнениями, Обломов пытается высказать Ольге свои мысли в письме, считая объяснение необходимым. Он пишет ей, что их любовь была ошибкой, что, по его мнению, Ольга не может любить Обломова таким, какой он ecть». Она не обманывает его, говоря, что любит, но обманывается сама, принимая за любовь бессознательную потребность любить, свойственную каждой женщине. Она, считает Илья Ильич, любит Обломова будущего, который придет когда-нибудь и принесет ей настоящее счастье. Предостерегая Ольгу от ошибки, Обломов пишет, что им надо расстаться и не видеться больше. Написав это признание, Илья Ильич чувствует, что «сбыл груз с души», и ему стало намного легче. С нетерпением он ждет возможности передать письмо, ругая Захара за бестолковость, когда тот этого не сделал. Узнав от горничной, что барышня ушла на прогулку, Обломов идет за ней, в то же время решая, что он туда не пойдет. Гончаров анализирует, как в герое борются рассудок и чувство, как, подчиняясь чувствам, герой сам себе противоречит. И ясно, что невозможно быть счастливым, если не умеешь просто отдаться чувству, если пытаешься разложить его на составляющие. Именно это и произошло с Обломовым: углубившись «в анализ своего счастья», он «вдруг попал в каплю горечи и отравился». Авторскую позицию в какой-то степени разделяет и Ольга: плача над письмом Ильи Ильича, она убеждает его в неискренности его жертвы: «Если бы вы хотели искренно того, что написано в письме, если б были убеждены, что надо расстаться, вы бы уехали за границу, не повидавшись со мной». Обломов погашает, что это правда, он поражен логикой Ольги, тем, что сам он не замечал, как надо ценить настоящее, не боясь ошибаться. Ольга, девушка, едва начинающая жить, оказалась мудрее и бесстрашнее его, мужчины: счастье не может быть гарантировано человеку раз и навсегда, и ценить надо то, что есть. Обломов пристыжен и просит прощения, а Ольга, взволнованная, уходит петь, так как только музыка может облегчить ей душу в эту минуту. «Боже мой! Как хорошо жить на свете» - заканчивается глава на оптимистической ноте. Этот эпизод важен для автора тем, что дает возможность исследовать внутренний мир своих героев и сделать определенные выводы. Сложная духовная жизнь Ольги и Ильи Ильича, их вера и сомнения, минуты счастья и уныния - все это подтверждает как мастерство Гончарова-психолога, так и его основное философское убеждение: любовь, по мысли автора, есть главная движущая сила жизни, без которой невозможно ни счастье людей, ни их духовное развитие. Отношение к любви Базаров довольно четко высказывает уже в начале романа, совершенно не принимая мистико-духовную сторону этого явления. «И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения». Если Николай Петрович выглядит в глазах Базарова лишь «безответным» сентиментальным созерцателем, то Павел Петрович, переживший любовь, «просто не состоялся как человек». В глазах Базарова он «не мужчина, не самец». Базаров отрицает то, что веками культивировалось и обожествлялось в идеалистической философии. Любовь воспринималась как нечто высокодуховное, объективно трагические. Базарову чужд и непонятен трагизм: что за роковая женщина и трагическая любовь? «Нравится тебе женщина, старайся добиться толку; а нельзя - ну, не надо, отвернись- земля не клином сошлась». Так старается он «добиться толку» с Фенечкой, которая в романе олицетворяет некоторое природное начало. Она не слишком умна, но прекрасна в своем материнстве, и поэтому и воспринимается Базаровым как самка. Затем Тургенев сталкивает Базарова с Одинцовой, и Базаров с удивлением замечает в себе перемену: «Вот тебе раз! - бабы испугался!» Его душевное смятение усиливается с каждым днем. Замечает в себе перемену. «Какой я смирненький стал», - сетует он на себя с некоторой иронией.

Тургенев говорит, что «он с негодованием осознавал романтика в самом себе». И, наконец, Базаров осознает, что его борьба проиграна, он влюблен, но влюблен «глупо, безумно». Он подавлен, разбит, но не сломлен. Тот факт, что нечто вступило в противоречие с его теорией, причем в нем же самом, захватило его душу, а главное - самое ценное - его разум, рождает в нем злобу… «В нем билась сильная и тяжелая страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей»,- пишет Тургенев о чувстве, охватившем Базарова. Когда-то предложив Аркадию, рассказавшему о загадочном взгляде княгини Р., «проштудировать анатомию глаза», он сам сталкивается с «таинственной улыбкой» Одинцовой и ее странным, леденящим душу спокойствием, она как прекрасная статуя, холодная и недоступная. Одинцова- воплощение идеала, в ней содержится та же классическая гармония, как в произведениях художников и скульпторов. Теперь Базаров поражен этой гармонией, и начинает колебаться еще один постулат его философии - нигилистическое отношение к искусству. «Рафаэль гроша медного не стоит», - заявляет он. Тургеневу как человеку эстетическому это чуждо. В то время сильно был развит культ художника, творца. Известно высказывание Тургенева о том, что «Венера Милосская несомненнее принципов 1789 года». Базаров же толком не может противопоставить искусству ни политику, ни науку в силу своих нигилистических позиций. «Я уже доложил вам, что ни во что не верю; и что такое наука -

наука вообще? Есть науки, как есть ремесла, знания; а наука вообще не существует вовсе», - говорит Базаров. После неудавшегося романа с Одинцовой он и в науке разочаровывается. «Лихорадка работы с него соскочила и заменилась тоскливою скукой и глухим беспокойством», - пишет автор. Базаров уже как бы предчувствует свою смерть, задумывается о религии. Он говорит отцу: «Вы оба с матерью должны теперь воспользоваться тем, что в вас религия сильна; вот вам случай поставить ее на пробу». Сам он, потеряв силы, не может к ней обратиться, слишком долго он был далек от Бога. Подсознательно, однако, он смиряется, и даже речь его меняется: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет», - восклицает он настолько поэтично, что кажется, что это не он в начале романа говорил Аркадию: «Сделай милость, не говори красиво!»

Итак, Базаров, сам того не желая, меняется, его философская теория лопается, попадая в испытание любовными коллизиями. Даже композиционно это подчеркивается: два раза он побывал у Одинцовой, в Марьине и у своих родителей, и во второй приезд повел себя совершенно по-другому. Кульминационный момент дуэли, после которой он сходится с Павлом Петровичем, доказывает, что основным противоречием в романе являются не политические разногласия и не конфликт отцов и детей (как некоторые могут понять название романа), а конфликт теории и живой жизни. «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет», - сказал Гете, и Тургенев своим романом подтвердил это.

Любовь всегда приходит в жизнь людей неожиданно и почти всегда преображает их. Такие перемены коснулись и главного героя Гончарова Илью Обломова из одноименного романа. Нежное чувство не только стало причиной отказа Ильи Ильича от привычной ему Обломовщины, но и катализатором к саморазвитию личности.

К сожалению, со временем первые сильные чувства остывают и, вместо первого порыва, приходит критический анализ действий своей второй половинки. Очень часто влюбленным кажется, что их возлюбленные уделяют им недостаточное внимание, а их любовь не искренняя. На такую же уловку попался и Обломов. Томясь недовольством, съедаемый сомнениями, он решается объясниться с Ольгой Ильинской – предметом своего восхищения и преданности. Илья Ильич не обладает решимостью и смелостью, поэтому свои мысли и чувства он не в состоянии огласить устно, эту цель выполняет письмо:

«Вам странно, Ольга Сергеевна (писал он), вместо меня самого получить это письмо, когда мы так часто видимся. Прочитайте до конца, и вы увидите, что мне иначе поступить нельзя. Надо было бы начать с этого письма: тогда мы оба избавились бы многих упреков совести впереди; но и теперь не поздно. Мы полюбили друг друга так внезапно, так быстро, как будто оба вдруг сделались больны, и это мне мешало очнуться ранее. Притом, глядя на вас, слушая вас по целым часам, кто бы добровольно захотел принимать на себя тяжелую обязанность отрезвляться от очарования? Где напасешься на каждый миг оглядки и силы воли, чтоб остановиться у всякой покатости и не увлечься по ее склону? И я всякий день думал: «Дальше не увлекусь, я остановлюсь: от меня зависит» - и увлекся, и теперь настает борьба, в которой требую вашей помощи. Я только сегодня, в эту ночь, понял, как быстро скользят ноги мои: вчера только удалось мне заглянуть поглубже в пропасть, куда я падаю, и я решился остановиться.

Я говорю только о себе - не из эгоизма, а потому, что, когда я буду лежать на дне этой пропасти, вы все будете, как чистый ангел, летать высоко, и не знаю, захотите ли бросить в нее взгляд. Послушайте, без всяких намеков, скажу прямо и просто: вы меня не любите и не можете любить. Послушайтесь моей опытности и поверьте безусловно. Ведь мое сердце начало биться давно: положим, билось фальшиво, невпопад, но это самое научило меня различать его правильное биение от случайного. Вам нельзя, а мне можно и должно знать, где истина, где заблуждение, и на мне лежит обязанность предостеречь того, кто еще не успел узнать этого. И вот я предостерегаю вас: вы в заблуждении, оглянитесь!

Пока между нами любовь появилась в виде легкого, улыбающегося видения, пока она звучала в Casta diva, носилась в запахе сиреневой ветки, в невысказанном участии, в стыдливом взгляде, я не доверял ей, принимая ее за игру воображения и шепот самолюбия.

Но шалости прошли; я стал болен любовью, почувствовал симптомы страсти; вы стали задумчивы, серьезны; отдали мне ваши досуги; у вас заговорили нервы; вы начали волноваться, и тогда, то есть теперь только, я испугался и почувствовал, что на меня падает обязанность остановиться и сказать, что это такое.

Я сказал вам, что люблю вас, вы ответили тем же - слышите ли, какой диссонанс звучит в этом? Не слышите? Так услышите позже, когда я уже буду в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в мое существование: можно ли вам любить меня, любите ли вы меня? «Люблю, люблю, люблю!» - сказали вы вчера. «Нет, нет, нет!» - твердо отвечаю я.

Вы не любите меня, но вы не лжете - спешу прибавить, - не обманываете меня; вы не можете сказать да, когда в вас говорит нет. Я только хочу доказать вам, что ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая; это только бессознательная потребность любить, которая, за недостатком настоящей пищи, за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим светом, высказывается иногда у женщин в ласках к ребенку, к другой женщине, даже просто в слезах или в истерических припадках. Мне с самого начала следовало бы строго сказать вам: «Вы ошиблись, перед вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали. Погодите, он придет, и тогда вы очнетесь; вам будет досадно и стыдно за свою ошибку, а мне эта досада и стыд сделают боль», - вот что следовало бы мне сказать вам, если б я от природы был попрозорливее умом и пободрее душой, если б, наконец, был искреннее… Я и говорил, но, помните, как: с боязнью, чтоб вы не поверили, чтоб этого не случилось; я вперед говорил все, что могут потом сказать другие, чтоб приготовить вас не слушать и не верить, а сам торопился видеться с вами и думал: «Когда-то еще другой придет, я пока счастлив». Вот она, логика увлечения и страстей.

Теперь уже я думаю иначе. А что будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться - сделается не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)? Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет мне. Я и теперь без ужаса не могу подумать об этом. Если б вы были опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то…

Зачем же я пишу? Зачем не пришел прямо сказать сам, что желание видеться с вами растет с каждым днем, а видеться не следует? Сказать это вам в лицо - достанет ли духу, сами посудите! Иногда я и хочу сказать что-то похожее на это, а говорю совсем другое. Может быть, на лице вашем выразилась бы печаль (если правда, что вам нескучно было со мной), или вы, не поняв моих добрых намерений, оскорбились бы: ни того, ни другого я не перенесу, заговорю опять не то, и честные намерения разлетятся в прах и кончатся уговором видеться на другой день. Теперь, без вас, совсем не то: ваших кротких глаз, доброго, хорошенького личика нет передо мной; бумага терпит и молчит, и я пишу покойно (лгу): мы не увидимся больше (не лгу).

Другой бы прибавил: пишу и обливаюсь слезами, но я не рисуюсь перед вами, не драпируюсь в свою печаль, потому что не хочу усиливать боль, растравлять сожаление, грусть. Вся эта драпировка скрывает обыкновенно умысел глубже пустить корни на почве чувства, а я хочу истребить и в вас и в себе семена его.

Да и плакать пристало или соблазнителям, которые ищут уловить фразами неосторожное самолюбие женщин, или томным мечтателям. Я говорю это, прощаясь, как прощаются с добрым другом, отпуская его в далекий путь. Недели чрез три, чрез месяц было бы поздно, трудно: любовь делает неимоверные успехи, это душевный антонов огонь. И теперь я уже ни на что не похож, не считаю часы и минуты, не знаю восхождения и захождения солнца, а считаю: видел - не видел, увижу - не увижу, приходила - не пришла, придет… Все это к лицу молодости, которая легко переносит и приятные и неприятные волнения; а мне к лицу покой, хотя скучный, сонный, но он знаком мне; а с бурями я не управлюсь.

Многие бы удивились моему поступку: отчего бежит? скажут; другие будут смеяться надо мной: пожалуй, я и на то решаюсь. Уж если я решаюсь не видаться с вами, значит на все решаюсь.

В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной любви. Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!»

Обломов с одушевлением писал: перо летало по страницам. Глаза сияли, щеки горели. Письмо вышло длинно, - как все любовные письма: любовники страх как болтливы.

«Странно! Мне уж не скучно, не тяжело! - думал он. - Я почти счастлив…”

Итог: Илья Ильич Обломов в своем письме показан как нежный возлюбленный, который ввиду своей отрешенности не обладает умением и тактом в романтических отношений. Обломову сложно принять другое изъявление любовной привязанности. Он считает, что все влюбленные должны руководствоваться принципом поведения Обломова – в любви он меряет всех одной меркой, что гораздо усложняет его позицию по отношению к Ольге. Это приводит в некой доле пренебрежения чувствами девушки и жестокости по отношению к ней, Обломов не пытается окончательно разобраться в ситуации, а выносит несправедливый вердикт – Ольга его не любит. Он слишком категоричен, его подстрекает нежелание привносить изменения в свою жизнь.